Уезжать ли из России?

[Гость]

Мне сложно воспринимать новости об ЛГБТ-активистах, которые уезжают из страны. Знаете, у меня нет какой-то внутренней русофобии, я не считаю, что жизнь в России ужасна. Я на днях услышал, что еще один мой знакомый решил мигрировать, и я оказался внутри неясного чувства. Когда я поделился этим чувством с друзьями, кое-кто, любитель постебать, сказал, что я завидую. Но нет, я не завидую, потому что я не мыслю себя за пределами русской культуры, я не могу представить, что я теряю нечто, под названием родина, еще и с удовольствием, и начинаю отсчитывать свою жизнь либо с нуля, либо с остатком в виде злости или ностальгии, свойственной мигрантам.

И опять же, я не отношусь к тем людям, которые любят свою страну только потому, что у них не было заграничного паспорта. География моих путешествий не сказать, чтобы была скудная, но по российским меркам хорошая: я был в Финляндии, в Швеции, два раза в Норвегии, Турции, Эстонии, Латвии, Германии, США, Кыргызстане, Армении, Швейцарии. Я представляю себе, как выглядит мир и даже знаю, где какой средний уровень жизни, зарплат и демократии. Сказать, что я живу в стране, осененной божьей благодатью, я не могу. Мне, правда, хотелось уехать, когда мне было двадцать, по студенческой визе. Я просматривал программы фулбрайта и daad и рисовал план побега. Мысль о том, что я всю жизнь буду гнить в России меня убивала. Не срослось. Не хватило воли, знаний английского, понимания своей полезности. Максимум, на что я был способен, это сбежать из Краснодара в Петербург и поступить в бюджетную магистратуру СПбГУ.

Так вот, про свое неясное чувство. То, что я ощутил, можно назвать таким тихим патриотическим уколом. Я ощутил внутреннюю солидарность с теми аристократами, которые отказывались бежать из Советского союза в 20-е годы, потому что за ними были поколения , язык, культура, история. Я всегда ненавидел школьные и студенческие мероприятия, направленные на воспитание патриотизма, но как человек, выросший в российском контексте, пускай страшном, подлом, несчастном, я спрашиваю себя, что от меня останется, если выкачать из меня мое кино, мою поэзию, мою историю, Кавказ, который я люблю, писателей, которых я перечитываю, эту треклятую русскую тоску и безнадежность, мечту поехать на Алтай, "сонцэ низэнько", который поет Кубанский казачий хор, советских философов, вот это все выкачать. Что от меня останется?

Я знаю, что такое этнополитическая идентичность. В отличие от многих, покинувших Россию, у меня даже было несколько предметов в университете, посвященных ей. Я знаю, что такое социальные конструкты, и я даже знаю, что теория, обратная социальному конструктивизму, называется примордиализм. И я не буду как оглашенный говорить, что мы русские и с нами бог.

Как человек приличный, я не стану обвинять в предательстве тех, кто этого всего не ощущает, и кто использует любую лазейку, чтобы покинуть страну - беженство, брак, работу. Но это неясное чувство, которое мне талдычит, что я живу на околице мира, что бы там не говорил Путин, что любой из нас достоин лучшей жизни, что есть нечто грязное в том, чтобы выходить к обществу и говорить, что ты попытаешь сделать его лучше, а потом состряпать себе кейс, это неясное чувство, появившееся только сейчас, когда я сбился со счета, сколько моих знакомых уже уехало, оно меня инициирует как человека, наверное, интеллигентного. Я никогда не применял к себе это слово, потому что я вырос в нищете и остаюсь в нищете, но, наверное, сейчас могу, в тот момент, когда я чувствую каждый пласт культуры и истории, в которую я погружен, и из которой я состою. Когда я чувствую несгибаемое достоинство как гражданин, который не позволяет себя выдавить и вычеркнуть из моей страны. Не хочу уезжать. Хочу, чтобы через десять или двадцать лет я мог бы гордиться тем, что я что-то сделал, или пытался сделать. И сдаваться я тоже не хочу.